Фотография сделана 19 сентября 2012 г. в поселке Ныроб Пермского края.
На первый взгляд, в ней нет ничего примечательного. По крайней мере, этот самый первый взгляд ни за что не цепляется: какое-то культовое здание (часовня?) с входящими и выходящими из нее людьми, аналои и икона на переднем плане – очевидно перед нами какой-то православный праздник где-то в сельской местности. Характерен и состав участников: на снимке, кажется, нет ни одного мужчины. Между тем, если приглядеться к нему чуть внимательнее, можно обнаружить, по крайней мере, пару любопытных моментов, в которых, собственно, и проявляется индивидуальность и необычность запечатленного действа.
Во-первых, внутри часовни, похоже, ничего нет: ни икон, ни аналоя, ни свечей (а в праздник и при таком стечении народа их должно бы быть много). Точка съемки (а вслед за ней и точка нашего взгляда) такова, что интерьер часовни должен быть нам виден хотя бы частично. Однако мы не видим не то что икон – ни малейшего огонька. Внутри здания темнота, и совершенно непонятно, что там делают все эти люди. Во-вторых, приглядимся к иконе на переднем плане. На ней, очевидно, изображен какой-то святой, однако у этого святого почему-то …нет нимба. В таком случае, святой ли это? И если нет, то почему его портрет размещен на аналое? Так или иначе, при ближайшем рассмотрении тривиальная картинка превращается в загадку: что это за странный праздник, во время которого вместо икон используют портреты и что-то делают в совершенно темной часовне?
Многое прояснится, если мы обратимся к времени и месту снимка. 19 сентября в православном календаре – память о чуде архистратига Михаила в Хонех, а значит, можно предположить, что происходящее как-то связано с этим архангелом или каким-то другим тезоименитым ему лицом. Последнее вероятнее, так как изображение на иконе совсем не похоже ни на один из канонических образов главы небесного воинства: перед нами не юный крылатый воин, а бородатый мужчина в богатом наряде, условно древнерусском. Если же мы еще наведем справки о Ныробе (хотя бы просто заглянем в Википедию), то без труда сможем идентифицировать это изображение как портрет Михаил Никитича Романова, дяди (и тезки) первого царя династии Романовых Михаила Федоровича.
В 1600 году Михаил Никитич вместе с братьями был обвинен в заговоре против царя Бориса Годунова и выслан в Ныроб (тогда еще деревню Ныробку), где через несколько месяцев погиб, заточенный в яме. Согласно местному преданию, ныробцы сочувствовали пленнику, закованному в трехпудовые цепи и несшему непосильные мучения в земляной темнице, подкармливали его тайком от московской стражи, за что понесли наказание: пятеро человек были отправлены в Казань, где один из них умер от пыток. С воцарением Лжедмитрия I в 1606 г. нетленные, по преданию, останки Михаила Никитича были перевезены в Москву и захоронены в Новоспасском монастыре.
В Ныробе же возникло почитание мученика. Уже в 1621 г. за заслуги перед царским родом местные жители были освобождены от налогов (что в дальнейшем неоднократно подтверждалось вплоть до середины XIX в.). На месте первого захоронения М.Н. Романова был построен храм; здесь же хранились его цепи, которые, по многочисленным свидетельствам, почитались как священные и целебные. Еще одним объектом почитания стало само место гибели М.Н. Романова: непосредственно над ямой была поставлена сначала деревянная, а в конце XVIII века – и каменная часовня во имя Михаила Архангела. К 300-летию династии Романовых в 1913 году вокруг нее была сооружена ограда и разбит сад. Открытое почитание Михаила Никитича в Ныробе продолжалось вплоть до 1928 года, когда церкви были закрыты, часовня над ямой разрушена, а цепи вывезены в краеведческий музей соседнего города Чердыни, где находятся и поныне.
В конце 1990-х и особенно в 2000-е годы почитание возобновилось: был открыт Центр памяти М.Н. Романова, появились многочисленные публикации, установилась традиция поминовения мученика 19 сентября. Именно это событие запечатлено на нашем фото. Обычно во время таких «дней памяти» совершается крестный ход из Никольского храма к яме в «Романовском саду», служится лития, произносится проповедь, выступают представители администрации, иногда устраиваются театрализованные представления на исторические сюжеты и совершается поминальная трапеза (на снимке группа людей на заднем плане справа столпилась как раз около поминальных столов).
И семантически, и топографически центром всего действа является мемориальная яма Романова. В 2001 г. над ней была установлена ажурная металлическая сень, а в 2012 году – каменная часовня, та самая, которую мы видим на снимке. Стало быть, попавшие в кадр люди – одни из первых посетителей свежевыстроенного здания. Внутри него в самом деле нет ни аналоя, ни свечей, ни икон – только ступенчатый спуск в яму, тоже практически пустую. Поскольку и там никакого освещения также нет, спускающиеся пользуются фонарем. Собственно, спуск в яму и есть главная цель посещения часовни. Как правило, оно не занимает много времени – люди редко задерживаются в холодном и сыром подземелье более чем на пару минут. Поэтому в «день памяти» по завершении «официальной» части, когда открывается доступ к часовне, здесь всегда довольно оживленное движение, как и на нашем снимке.
Итак, вопрос с часовней, вроде бы, прояснился: внутри нее ничего нет, так как самое главное находится под ней. Люди идут сюда не для того, чтобы поставить свечи и помолиться перед иконами, а чтобы очутиться на месте заточения и гибели почитаемого мученика.
Вопрос с иконой более сложный. И более интересный. Прежде всего, надо заметить, что ни одного изображения Михаила Никитича Романова, современного ему или близкого по времени, сегодня неизвестно, поэтому мы не знаем, как именно он выглядел. Тот образ, который виден на снимке – это воображаемый портрет, написанный московским художником С.Н. Ефошкиным в 2000 году. В то же время это обстоятельство никак не объясняет отсутствие нимба: большинство святых изображаются довольно условно, портретное сходство в иконографии не имеет особого значения. Дело, конечно, не в недостоверности изображения – дело в том, что Михаил Никитич не канонизирован церковью. Вопрос о его прославлении в качестве священномученика ставился еще в 1913 году, но из-за войны и революции решен не был. Спустя сто лет в Пермской епархии вновь заговорили о канонизации, однако пока еще этого не произошло, и на настоящий момент Михаил Романов официально святым не является.
Между тем, практика использования его изображения во время «дней памяти» (и не только) недвусмысленно указывает на его священномученический статус. Фотографическая копия портрета в золоченой деревянной раме в обычные дни располагается в Никольском храме между иконами Богородицы и Царственных страстотерпцев, а в дни поминовения этот портрет (или его живописную копию) выносят из храма наряду с иконами (и подобно иконам) и размещают на аналоях перед часовней (как мы это видим на снимке). Здесь же в храме продаются маленькие репродукции открыточного формата – во время поминальной службы молящиеся держат их в руках вместе со свечками. Если бы можно было приблизить наш снимок, мы бы увидели, что текст под портретом воспроизводит традиционную формулу обращения к святому: «Святый мучениче болярине Михаиле, моли Бога о нас!». И, наконец, обратим внимание на позу девочки, стоящей перед аналоем: она только что перекрестилась и наклоняется, чтобы поцеловать портрет перед тем, как взять его в руки и понести в храм – точно так, как это делают с иконами. Словом, в рассматриваемом мемориальном пространстве портреты Михаила Романова воспринимаются и функционируют как иконы, отражая тем самым статус изображенного на них человека в представлении местных жителей.
Размышляя о том, почему так происходит, стоит отметить два момента. Один – индивидуальный, связанный с местными особенностями, а второй – общий, отражающий универсальные закономерности. Первый состоит в том, что фигура Михаила Никитича для Ныроба имеет совершенно особое значение. В официальной символике, в краеведческих текстах и в устной традиции сюжет о страдании и гибели Михаила Никитича – это не просто одна из страниц местной истории. Это важная доминанта локального текста, вокруг которой «выстраиваются» другие его элементы и с которой связываются прочие историко-культурные достопримечательности Ныроба; это своего рода матрица, определяющая образы и смыслы места (на протяжении веков бывшего местом ссылки и тюрем и остающегося таковым до сих пор); наконец, это сюжет, в категориях которого осмысляют свой жизненный путь современные жители Ныроба по разные стороны колючей проволки. Поэтому ныробский узник – не просто знаменитая личность, волею судеб оказавшийся в этих краях, а культурный герой и гений места, чье мученичество и святость являются основополагающими и бесспорными фактами этой культурной конструкции.
Вместе с тем, если поместить ныробский случай в контекст современных культурных процессов, происходящих в российской провинци, его нетрудно интерпретировать как пример популярной практики – создания локального бренда на основе персонажа местной истории. И в этом контексте описанная ситуация оказывается совсем не уникальной; напротив, сакрализация локальных исторических героев – один из распространенных механизмов освоения местного прошлого, в том числе в процессе брендирования. Потребность в утверждении значимости того или иного местного деятеля приводит к тому, что исторические персонажи то и дело помещаются в сакральное пространство (в том числе на иконы) и наделяются особыми благодатными свойствами. На этом фоне сакрализация Михаила Романова в Ныробе выглядит вполне закономерной и предсказуемой; это, конечно, казус, но казус довольно типичный, обусловленный известными культурными факторами и обстоятельствами и потому обнажающий некоторые примечательные особенности исследуемой культуры: народной религиозности, обыденного сознания, исторической памяти.